Довоенные годы. 

     Семья наша состояло из 5 человек: дедушка - Иван Игнатьевич (1880-1951гг.), папа – Ефим Иванович, мама- Анна Ивановна, я и сестра Настя (родилась 17 января 1939г.). Дом наш - пятистенный.  Во второй половине дома жил первый сын дедушки Александр со своей семьей, напротив нашего дома стоял деревянный дом второго сына Петра. Отец был третьим сыном. Первый сын был председателем колхоза. У него было три сына (Емельян, Василий и Федор) и дочь Ольга. У Петра тоже три сына (Володя, Николай и Петя) и две дочери - Елена и Мария.  Еще был у дедушки сын Николай. После окончания средней школы у него начались головные боли, от чего и умер примерно в 1945г.  Мой отец был кузнецом. Молотобойцем у него был Тихон. Отец брал меня с собой  в кузницу. Смотрел я, как в горне  на огне из древесных углей, нагревался металл до красного состояния. Затем металлическую болванку клещами брал папа из горна и клал на наковальню. Небольшим молотком ударял он по раскаленной болванке в том месте, где считал нужным ударить, чтобы получить нужную форму изделия. По этому же месту кувалдой ударял Тихон.

Рисунок кузницы, где работал папа кузнецом до 1941г.

=

Поворачивая кузнечными клещами болванку, поочередно били по металлу. Удар маленьким молотком нужен был для того, чтобы показать молотобойцу, где сделать удар кувалдой. После остывания металла снова клали в горн, нагревали и опять били. И так до тех пор, пока не получалась нужная деталь. Для поддержания сильного огня в горн воздух гнался пропеллером, который приводился в движение вручную посредством двух шкивов и ремня между ними. Большой шкив   вращался рукояткой, прикрепленной к ней. Рукоятку крутил  Тихон до тех пор, пока металл не нагреется до светло-красного цвета. Когда мне было уже 5 лет, я брался за эту рукоятку и вращал шкивы. Вначале было легко крутить, затем постепенно руки уставали, и становилось трудно. Увидев мои мучения, говорили "давай теперь мы будем крутить". Старался не показывать усталость и отказывался.

    Около кузницы много было плугов (двухлемешных) для пахоты лошадьми. Эти плуги ремонтировались по мере их поломок. В начале зимы  в кузнице делались подковы и подковывали лошадей к зиме. Это зрелище было не из приятных из-за жалости к лошадям. Лошадь загоняли в стойло (четыре столба, на крайние опирались круглые бревна, способные вращаться вокруг своих осей, на них наматывались подъемные ремни).  Под животом пропускали  два ремня и, вращая рычагом бревна, подвешивали лошадь. Ноги лошади поочередно клали на специальные подставки, прикрепленные  к столбам, и  привязывали к ним. После чего обрезали лишний ноготь, выравнивали. Затем на это место клали нагретую подкову. Температура подковы была такова, чтобы неровности в копыте лошади расплавлялись, и был бы плотным без зазоров контакт. Затем забивались квадратные гвозди в копыто через отверстия в подкове. Вы бы знали, как больно было для лошади  в момент, когда расплавлялись неровности. Лошадь всеми силами пытается выдернуть ногу, но она привязана. Мне было очень жаль смотреть на это.

    Был друг Ваня. Сосед по дому. Мне он троюродный брат. Однажды мы с ним, будучи в кузнице,  взяли около плуга две детали, похожие на детские машинки. Не попросившись разрешения, мы с ним пошли в овраг с песчаным дном. Расположились на теплом сухом песке  катать свои машинки. Прибегает папа и говорит " Я вас везде ищу, никак не могу найти, почему не сказали куда ушли. Ну ладно играйте, никуда не уходите".

      Перед войной у нас в доме по вечерам после ужина собирались мужчины. Приходили сыновья дедушки, соседи. Курили махорку -"самокрутку". Дым,  как облако,  находился в середине между потолком и полом. И долго бурно разговаривали, обсуждали внутреннюю и внешнюю политику. Кочергой проводили какие-то линии на полу. Меня укладывала мама  на койку, закрытую занавеской. Койка полуторно спальная   железная с пружинным матрасом. Сверху мягкая перина. Наверное, перина привезена из деревни Бриловки,  как приданное при вступления  родителей в бракосочетание. На этой койке спали мои родители. Помню однажды, мама положила спать на эту койку. Долго лежал, никак не мог заснуть в этой шумной и дымной  обстановке. Но, тем не менее,  послушно лежал с закрытыми глазами. Один из мужчин сказал - "давайте  тише разговаривайте, мальчик спит". Не помню свою постель, где обычно спал.

        Около койки всегда висела  на  веревках  "зыбка" (люлька, по-мордовски – нюрям) с деревянными  бортами. Дно из плотного материала. Веревки от углов зыбки  поднимались вверх  с наклоном и соединялись вместе в один узел. Зыбка с помощью крюка  подвешивалась к пружине. Пружина была конусообразная с расширением кверху. Пружина висела на толстом гвозде кузнечной конструкции. Гвоздь был прибит к деревянной потолочной балке.   В этой зыбке  спала сестренка Настя, а потом и братик Ваня, который родился вскоре, после начала войны (примерно в январе 1942г). Вероятно, и я спал ранее в ней. Зыбка имела несколько степеней свободы. Эта люлька могла  качаться в любые стороны, а также  в вертикальном направлении.  Удобства для лежащего там ребенка были комфортные, лишь бы  ребенок не плакал. Брат Ваня умер, не дожив и года. Маме было очень тяжело с тремя маленькими детьми. Помню, однажды ей надо было по делам  пойти в Б. Уркат. Она с Ваней оставила меня дома.   Ваню положила в люльку, а сама ушла. Ваня после сна проснулся и начал плакать. Я его качал, качал, а плач не прекращался. Не знал, что с ним  и делать. До прихода мамы все время плакал. Не мог успокоить.  Это время показалось мне вечностью.

Фото сделано в Ельниках за два дня до ухода папы на войну.

       Взял он один экземпляр фотографии с собой.